юди так устроены - все время пытаются выяснить, с чем отождествляет себя другой. Потому я периодически вынужден говорить: да, я художник-живописец.
    А я излучение, организованная ассоциация молекул, наделенная разумом, и во сне бываю всякими людьми. Иногда во сне сочиняю романы, и очень неплохо, честное слово. А однажды был Иосифом Бродским и сказал великую фразу. Я сказал: "Мне очень душно внутри себя". Я, Миша Молибог, так не сказал бы, не сумел. Это было шоком, и я проснулся. Что, не веришь? А мне вот с тех пор приходится думать эту фразу, которую сказал сам, будучи Бродским.

   Разглагольствуя, Молибог пьет чай с сахаром и с удовольствием. Эта мирная картинка - нарисованный очаг в доме папы Карло, а там, за холстиной, золотая дверь, где течет его вторая жизнь. Тайное, неприкасаемое одиночество. И мне только что показали золотой ключик. Поскольку художник затворен не в стенах своей мастерской, скорее - затворен в себе.
    Хотя и мастерская тоже живет двойной жизнью. Только что здесь были гости, умно шутили, пили чай. Или толпились телеоператоры, снимали очередной "Бурлеск". Или кто-то приводил подросшего сына посмотреть коллекцию дудуков.
    Но вот она молчит, одиночество уже благословенно, тень его касается стены. Это не помещение о четырех углах, заваленных подрамниками и книгами, это промежуток между материальным миром и пространством и причинностью Природы.
    Время течет по другим законам, за стенами иное измерение. Вон и видавший виды фонарь под окном не просто освещать тут поставлен, он фокусирует, он продлевает дождь. А дождь за этим окном всегда.
    Картины вовлекают, втягивают в свое пространство и начинается предопределенное существование там, внутри. Наваливается безумным молчаливым криком рваный рот "Пророка". Голый человек на голой земле (или Иешуа?), преодолевая путаницу временной перспективы "Лакримозы", вечно стоит на коленях перед тем, что изначально ниже его. Пустой оскал безразличной толпы, даже не заметившей, как из ее недр выпростался и взлетел над ней "Человек". Фаллическое шествие в "Побиение камнями" ищет причину своих пороков. "Перекур": единственный момент равновесия двух судеб на плоскости лобного места: палача и жертвы, а на белом свете весна, и грачи прилетели...
    Эстетствующие дамы, склонные к созерцанию изящного, увидев работы Молибога, испытывают шок, граничащий с оскорбленностью. Как этот субъект, с манерами утонченного светского льва, который и выглядит-то как законодатель эстетической моды, может писать так мрачно и тяжеловесно?
    Зрителю, воспитанному в жестких канонах одномерного оптимизма, всегда есть в чем упрекнуть художника. Согласна, если вы в плену готовых представлений, бесполезно спрашивать: а это о чем? Молибог вам близок, если вы в состоянии перешагнуть через догму. Язык его духовности разрушает стандарты, восходит от ломки традиционных форм к классической завершенности. И не всегда ласкает взор подержанной мнимой гармонией. Но увидеть суть вещей можно, только содрав чехол привычки. Кроме того, Молибог вовсе не стремится провозглашать непреложные истины, просто у него есть один недостаток: он заставляет думать. Многих такая перспектива пугает.
    Впрочем, Молибогу безразличны и эстетствующие ценительницы, и отлично подкованные искусствоведы с готовым ярлыком наперевес. Художник не заботится о приговоре. И не будет. Он ведь не жертва советской педагогики - ему не нужна оценка.
    Не только рациональным явным образом строится судьба. Каждый закодирован на жизнь в определенной форме, на определенный срок, в определенном месте.
    Душа тоже имеет назначение, и если она не будет свою функцию выполнять - произойдет катастрофа. Молибогу душно внутри себя, и потому он пишет. Все, что возникает сначала в глубинах подсознания, потом на холсте, основано на квадратах. И композиционное построение, и ее духовная основа.
    Квадрат есть выражение непоколебимых законов природы, углами квадрата являются Молчание, Глубина, Разум и Истина. Они и владеют рукой Молибога.
    Что же касается легендарных подзатыльников Пикассо - видимо, они были по делу. Художник Михаил Молибог следует давней французской традиции, той самой, которую Пикассо низвергал, устанавливая диктатуру кубизма: в поисках сюжетов обращались к легендам, к религиозным сюжетам и наполняли их современным звучанием. А мистический пессимизм, гротеск - это тенденция экспрессионизма, который жарко любим Молибогом со времен таборной жизни.
    Кстати, все же имела ли она место быть? Воспользовавшись его сосредоточенной работой, задаю провокационный вопрос:
- Почему ты ушел от цыган?
    Он коротко взглядывает из-за мольберта:
- Плохо пел и не хотел подделывать пиастры.